страницы >>> 01  02  03  04  05  06  07  08  09  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20

…Концерт проходил в декабре восемьдесят восьмого года в Республиканском Дворце культуры Белорусского общества глухих. Этот Дворец находится на улице Уральской. Все было сделано, как положено: договорились с директором ДК Ниной Ильиничной Солдатовой, подготовили входные билеты по цене пятьдесят копеек, специально для меня вызвали звукооператора, у которого тот день был выходным. Художник Дворца культуры изготовил красочную афишу больших размеров, на которой был примерно такой текст: «Давай с тобой поговорим…» Концерт автора-исполнителя песен Владимира Варшанина. Начало в 12.00. 3 декабря 1988 года».

Помню, в тот день стоял морозец и подвалило снежку. Начали концерт с опозданием на двадцать минут, надеясь, что еще подойдут желающие.

Звукооператор Леня подготовил и выставил всю аппаратуру, которая имелась в наличии: один усилитель на два микрофона. Но мне этого тогда было вполне достаточно, хотя по сегодняшним меркам – это довольно слабое звукоусиливающее обеспечение. Тем не менее, я был счастлив тем, что для меня, никому тогда еще неизвестного автора-исполнителя, нашлось хотя бы это. За полчаса до начала концерта мы с Леней зашли в гримерку, чтобы выпить по одной трети стакана водки для настроения и для смелости.

– Пусть сопутствует мне удача. Пусть все получится хорошо, – сказал я, выпивая свою дозу и, сначала занюхивая рукавом, а уж только потом закусывая.

Слушателей собралось всего лишь сто шестьдесят человек в пятисот местном зале.

Сейчас, по прошествии пятнадцати лет, трудно оценивать: получился мой первый сольный авторский концерт или нет?

Выпитая водка волнения не убавила – я довольно часто сбивался при исполнении на гитаре некоторых музыкальных пассажей или аккордов.

Миши и других «аллеевцев» в зале, слава Богу, не было.

Концерт шел два с лишним часа. За это время я прочитал практически все свои стихи, сочиненные к тому моменту, спел все свои песни: и где я полный автор и где только композитор. Больше всего песен оказалось на стихи Геннадия Бондаренко. В общем, в тот день, как сейчас выражаются, я оттянулся по полной программе.

Перед днем концерта я очень долго думал о том, как выстроить программу. Сейчас каждый (почти каждый) считает, что он (весь из себя) режиссер и смонтировать концерт – это плевое дело. О, как же эти люди глубоко ошибаются! Это именно с их «подачи» очень часто обесценивается профессия режиссера. Этим людям даже в голову не приходит, что для того, чтобы стать режиссером, необходимо, кроме специального высшего образования, иметь талант и творческую интуицию. Вот потому-то, ежегодно в творческие вузы на режиссерские специальности всегда большие конкурсы. Сам я прошел через все это в девяносто втором году, когда поступал в Минский институт (теперь это уже университет) культуры на специальность «режиссура массовых праздников и представлений». За пять лет обучения я узнал как надо красиво и грамотно говорить по-русски и по-белорусски, как оформить сцену или площадку, какую музыку подобрать для того или иного события и еще много интересного и полезного. Выпускные квалификационные экзамены я сдал на «отлично». Надо сказать, что знания, полученные в университете культуры, в дальнейшем очень даже пригодились, но всегда культура финансировалась очень слабо и вяло, а к настоящему моменту, как мне кажется, не финансируется вовсе. Если в девяносто первом, девяносто третьем и даже девяносто пятом годах наблюдались хорошие всплески финансирования культуры, то к девяносто седьмому году эти всплески значительно ослабли, а к девяносто девятому и вовсе перестали существовать. Однако перед этим я успел попрактиковаться в качестве режиссера в разные годы и по разным поводам. Но об этом речь пойдет дальше, а пока я неустанно задавал себе один и тот же вопрос:

– Что за чем последует?

Многие, когда выстраивают концертную программу, очень часто руководствуются принципом «чередования веселых и грустных или «размышленческих» номеров», то есть за веселым номером обязательно должен последовать грустный. Это далеко и не всегда так, хотя отчасти и справедливо. Перед концертом (любым концертом) необх0димо выяснить: чему он посвящен? То есть определить его тему и в зависимости от этого подобрать палитру жанров: пение, чтение, хореография, цирк и так далее.

Затем надо познакомиться с номерами (по два-три от каждого исполнителя), чтобы знать содержание номеров.

После отбора номеров для исполнения устанавливают их последовательность.

Затем идет работа с каждым исполнителем или коллективом отдельно, индивидуально, и на этой стадии режиссер определяет: во что будет одет исполнитель; из какой кулисы он выходит и куда уходит после исполнения номера; каких микрофонов, где и сколько должно быть установлено на данный концертный номер; какие прожекторы и куда должны быть направлены и какие в них зарядить светофильтры: голубой, зеленый, красный?

Это лишь небольшая часть вопросов, которые возникают перед режиссером во время подготовки концертной программы или праздника. А сколько помимо всего этого еще проблем?.. Масса…

Кстати, по такому же принципу готовятся фестивали, презентации, авторские вечера и прочее. Но всегда во главе всего стоял и будет стоять сценарий! Хороший сценарий – это половина успеха, но только половина.

…Тогда, в декабре восемьдесят восьмого года, я всего этого еще не знал и работал, только опираясь на интуицию…

После концерта, как это в большинстве случаев принято, поехали к нам домой на улицу Ландера, чтобы устроить импровизированный банкет по случаю премьеры, точнее говоря, моего авторского и творческого дебюта. Разошлись к трем часам утра, благо следующий день воскресение и можно было поспать вволю…

Эйфория иллюзии успеха длилась недолго и вскоре испарилась бесследно.

Предстояла изнуряющая, иногда до тошноты однообразная, творческая работа…

Особенно выводили из себя упражнения, связанные с совершенствованием гитарной «техники». Эти упражнения сводились к тому, что, разучив по нотам какой-нибудь небольшой классический этюд, надо было ежедневно или хотя бы раз в два дня его играть. Это еще также развивало гибкость кистей и растяжку пальцев. Кроме того, подобные упражнения развивали устойчивость обеих рук к усталости, а также развивали музыкальную и зрительную (запоминание нот и музыкальных фраз в нотной записи) память.

Иногда, я «воровал» (правда, очень-очень редко) из этих музыкальных упражнений «гармонические ходы» или фрагменты наиболее красивых (так мне казалось) музыкальных фраз. Однако «воровство» – это настолько тонкое и незаметное дело, что я сейчас, пожалуй, и не вспомню что, когда и откуда «украл». С годами так привыкаешь и влюбляешься в свои песни, что кажется, будто они созданы очень давно и именно (только) тобой. Да это почти всегда так и есть.

Следующим этапом моей изнуряющей однообразной творческой домашней работы было проигрывание гармонических последовательностей. Это делалось для лучшего усвоения тональностей и для развития умения быстро переходить с одного аккорда на другой. Иначе говоря, происходила «отработка техники левой руки», при этом очень важно было следить за тем, чтобы каждый звук взятого аккорда исполнялся бы очень «чисто».

Заключительный этап моих занятий – это мастерство импровизации. Во время этого этапа и зарождались мелодии будущих песен. Этот этап проходил так: брался какой-нибудь «стартовый» аккорд и от него начиналась одновременно и мелодическая и гармоническая импровизация. Эта импровизация могла продолжаться от пяти минут до получаса.

Конечно, эта моя методическая система схожа с такими же системами других авторов и исполнителей, но все-таки я вот уже много лет пользуюсь ею и надо сказать, что пока доволен.

Правда, иногда я сам себя пытаюсь обмануть, избегая или отлынивая от того или иного этапа этой моей системы. В этих случаях самостоятельные занятия на инструменте превращаются в довольно заурядные репетиции уже написанных мною песен.

…Занятия в клубе самодеятельной песни «Ветразь»   продолжались полным ходом. На телевидении об «Аллее АП» был снят фильм-концерт. Завершал этот концерт Михаил Володин, который сказал:

– Ну вот, под конец оставляют меня, и я должен за всех отдуваться.

Я смотрел эту телепередачу с самого начала и до самого конца вместе со своей женой Зоей. После просмотра спросил ее:

– Ну, как? Понравилось?

– Да понравилось.

– А кто понравился больше всех?

– Лена Казанцева и Марк Мерман.

– А мне, кроме Лены и Марка, Миша Володин, Наташа и Леша Мартыновы.

Помню, что во время телепередачи Марк спел две песни, но мне особенно запала в душу песня о жертвах репрессий товарища Сталина.

Тему сталинизма потом еще очень долго муссировали в прессе. Позднее я написал на эту тему две песни: сначала на стихи Булата Окуджавы «Давайте придумаем деспота!», а потом на свои собственные стихи – «Куропаты». Были периоды, когда я просто боялся исполнять на концертах первую песню, хотя очень часто так «подмывало», уж так «подмывало»!..

Вот некоторые выдержки из этого текста Булата Окуджавы:

«Давайте придумаем деспота,

Чтоб в душах царил он один,

От возраста самого детского

И до благородных седин.

Усы ему вырастим пышные

И хищные вставим глаза,

Сапожки натянем чуть слышные

И проголосуем все «За».

И пусть он над нами куражится…»

Впоследствии я записал эту песню на Белорусском радио, также, впрочем, как и другую – «Куропаты». Когда впервые прочитал публикацию о Куропатах, то был настолько потрясен, что в один миг, будто ответная реакция, возникли две строчки, которые стали узловыми строками всего стихотворения, а впоследствии – и всей песни:

И в висок удар лопаты

Куропаты, Куропаты…

Меня потом очень сильно критиковали за это стихотворение, посчитав мою искренность дешевой конъюнктурой. Среди критиков был, прежде всего, Владимир Степанович Цмыг. Его поддержал, как мне кажется, строгий критик Толя. Наверное, были и другие «хищники», точно не знаю, но точно убежден в одном: кого-нибудь и за что-нибудь покритиковать – это для большинства людей высочайшее наслаждение. А критиков среди нас хоть отбавляй!

Шел тысяча девятьсот девяностый год, год Лошади по восточному календарю, год, в который мне не везет, так как я родился именно в год Лошади, то есть в пятьдесят четвертом…

«Аллея АП» активно готовилась к предстоящему региональному фестивалю авторской песни, который было решено проводить в городе Минске и победители которого поедут в Киев на Всесоюзный фестиваль.

К тому времени, а прошло уже два с половиной года, «чердак» Дворца профсоюзов уже слегка и несколько поднадоел. Я неожиданно начал ловить себя на мысли о том, что обстановка в клубе становится какой-то однообразной и несколько статичной. Все происходит по единой, утвержденной раз и навсегда, схеме. Вот есть клуб со своими лауреатами и дипломантами. Вот члены этого клуба собираются два раза в неделю и сидят до глубокой ночи, показывая друг другу новые и старые песни и обсуждая их. Вот они обсуждают предстоящие выступления, отвечая на вопросы: Кто? Что? Где? Когда?

В общем, все они живут своими внутриклубными проблемами и заботами, а до меня никому нет никакого дела. Как же так? Не обращать на меня внимания, на меня, имеющего опыт концертной и гастрольной деятельности, а также свою афишу. Я был глубоко и больно ранен в самое творческое самолюбие, отсюда обиды и амбиции. Уже давно полюбил я тост: «Выпьем за нас, потому что кроме нас, за нас никто не выпьет!»    

Я уходил из клуба незаметно и постепенно: сначала перешел на еженедельное посещение, затем стал приходить раз в две недели и, наконец, стал приходить раз в месяц. А поскольку в клубе все делалось добровольно, то никто никогда ни о чем не спрашивал. Может, я тогда действительно обиделся на «Аллею АП». А может быть, наступавшая зима все больше и больше затрудняла посещения клуба авторской песни. Или неудобное – до глубокой ночи – расписание работы объединения «Аллея Авторской Песни». Так или иначе, подлинная причина не установлена и по сегодняшний день, только я вообще перестал появляться в том месте.

– У тебя сегодня есть занятия в клубе? – задавала мне один и тот же вопрос жена два раза в неделю.

– Сегодня отменили, – врал я, ничуть не смущаясь собственной лжи.

– Ура! Сегодня побудем вместе!

Она, как мне кажется, тогда очень меня любила, да, я думаю, что любит и сейчас, и любит, наверное, еще больше. Как ей, женщине, вышедшей замуж в тридцать лет и имевшей на тот момент всего лишь трехлетний опыт брачной жизни, как ей было не обрадоваться лишним часам нежного общения, подаренного любимым человеком?

…О предстоящем региональном конкурсе я узнал из газет. Вопроса об участии не возникало вообще, но только одна мысль носилась в голове: «Спеть наилучшие песни. Но как определить эти песни? И эта вроде бы хороша и та…, а вот та лучше этих двух…» Долго мучиться не пришлось, так как песен с моим полным авторством на тот момент было пять или шесть.

– Зося! Как ты думаешь, какие две песни выбрать на предстоящий фестиваль? – спросил я, уже заранее определившись с репертуаром.

– Не знаю, – ответила Зоя, словно угадав коварный маневр.

Даже, если бы Зоя сказала что-то иное, я бы все равно спел именно эти две песни: «Поезд» и «Куропаты». Это был окончательный выбор. Я слишком долго выбирал из небольшого количества своих песен именно эти две. Песни на стихи других поэтов были отметены сразу же. Я еще называю такие произведения: «песни на чужие стихи». А почему, собственно, чужие? Наоборот – это близкие мне стихи. А иначе я бы не стал писать на них музыку…

Как уже говорилось, песен на собственные тексты было совсем еще мало. Перебирая свои тексты, я наткнулся на «Молитву» – стихотворение, посвященное жене Зое. Не такое уж и плохое стихотворение, но уж больно личное, а я не люблю выставлять свои чувства на всеобщее обозрение. Потом, намного позднее, очень-очень редко я включал песню «Молитва» в свои сольные концертные программы.

Примерно такая же судьба у песни «Встреча с Апрелем». Песня эта тоже очень личная и тоже (правда она об этом не знает и даже не подозревает, а я лишний раз не афиширую) посвящена Зосе. Обе эти песни записаны на Белорусском радио, так на всякий случай и для памяти. Мой первый редактор Надежда Владимировна Кудрейко потом включила песню «Встреча с Апрелем» в первую авторскую аудиокассету, которая называлась «Точки, черточки Судьбы…» (Почему-то слово «Судьба» пишу с заглавной или прописной буквы – может быть, тем самым уважая или отдавая должную дань фатальности этого слова). Видимо, не случайно мы часто слышим выражение: «Судьба у него такая».

Песня «Властелин мира», на мой взгляд, крайне неудачная, и я даже не стал записывать ее на радио, но сегодня кажется, что и не такая уж плохая получилась вещица. Бесспорно, что время постоянно вносит свои коррективы, и если раньше то или иное произведение совершенно не нравилось, то по прошествии нескольких десятков лет, воспринимаешь его совершенно по-иному.

«Осень в городе», как тогда казалось, не подходила тематически. Вообще, как я успел заметить за свои тридцать с лишним творческих лет, хорошая авторская песня, как правило, определяется по следующим критериям. Прежде всего это оригинальный текст, который грамотно написан с точки зрения теории стихосложения. Сюда входят богатые оригинальные рифмы, новизна и оригинальность темы. Далее идет музыка, то есть красивая мелодия и гармония, а также, по возможности, интересный ритмический рисунок. Наконец, подача музыкально-поэтического материала, то есть, то, насколько убедительно донесет автор до слушателя свою мысль в песне. Ну и многое другое, о чем можно очень долго размышлять и рассуждать…

Была тогда в запасе еще одна вещь, которая называлась «Баллада о сестрах милосердия». Может быть, и можно было бы представить ее на конкурс, но тогда мне казалось, что очень уж перемудрен у нее текст (правда, после недавних нескольких исполнений, уже так некажется). Почему же возникли тогда сомнения по этой песне? Наверное, из-за «узловой» строчки: «Два слова «сердце», «милость» – в крест…» Этого оказалось вполне достаточно, чтобы песня было отметена. Все-таки мне кажется, что я не умел составлять программы своих сольных авторских выступлений и концертов. Думаю, что не умею делать этого толком и сейчас. Впрочем, точно не знаю…

Незадолго до конкурса Миша рекомендовал мне спеть две лауреатские песни – «Поезд» и «Дражня», но все вышло совсем иначе…

На региональный фестиваль прибыло очень мощное жюри даже по тем временам, а уж по нынешним – тем более. Состав жюри был следующим: Вероника Долина, Александр Мирзаян, Любовь Захарченко, Борис Бурда, Александр Дулов. Мне довелось сидеть рядом с уважаемым жюри, и я мог очень хорошо слышать и видеть всех выступающих конкурсантов. Выступал я в первой двадцатке. Перед выступлением начал неторопливо приподниматься со стула, на что Вероника Аркадьевна Долина сказала:

– Можно с места, Володь.

– Я хочу смотреть в глаза жюри, когда буду петь.

Сейчас, по прошествии четырнадцати лет, я задаю себе вопрос: «Зачем нужен был этот выпендреж?» И не могу ничего вразумительного ответить, не могу ничего мало-мальски логически объяснить.

Перед выступлением, последний раз поколебавшись, сделал окончательный выбор, предпочтя почти выигрышную песню «Дражня», еще сырой и не доведенной до ума песне «Куропаты». «Ну что «Дражня»? Ничего особенного. Заезженная песня, да и кому интересно слушать про чужие беды и страдания?» – думал я и даже негодовал в своих мыслях. Только сейчас я понимаю, насколько был не прав и как мудр был Михаил, когда предложил исполнить песню «Дражня».

«Другое дело «Куропаты», – продолжал я ход своих мыслей, – «И тема чрезвычайно актуальна, да и вообще, эта песня сейчас (имеется в виду – тогда) у меня самая лучшая и почему бы ни использовать момент, чтобы показать эту работу представительному и компетентному жюри?»

Я спел «Поезд» и спел, по-моему, неплохо.

– Я только что после десятка выступлений, впервые услышала свою, авторскую мелодию, – сказала Вероника Долина.

Вторую песню (все-таки «Куропаты») я в конце немножко «завалил», ускорив некстати (ошибки и заблуждения никогда не бывают кстати) темп на словах: «И в висок удар лопаты: Куропаты, Куропаты…»

После этой песни Вероника Аркадьевна сказала:

– Все неплохо, только не надо назидательности.

Во время перерыва, возникшего после первого тура, Миша так на меня посмотрел, что не надо было ни о чем спрашивать. Но я не унимался и спросил:

– Ну, как?

– Плохо. Два притопа, три прихлопа, – ответил Михаил.

Я уже пожалел обо всем: и о том, что спросил, и о том, что спел. Не сожалел лишь о том, что принял участие в этом конкурсе, потому что сама Вероника Долина высказалась по поводу моих песен, и было совершенно неважно, какая была дана оценка: положительная или отрицательная, ведь остальные члены жюри не обмолвились ни словом.

На второй тур и, соответственно, в финал я не попал, а значит не «светило» и в Киев ехать на третий (как выяснилось уже и последний) Всесоюзный фестиваль авторской песни…

Помню, еще сделал попытку полететь в Киев на самолете за свои финансовые средства, и даже нашел себе сопровождающего, но в самый последний момент – за два часа до вылета – передумал и остался в Минске. А от Белоруссии в Киев отправились: Татьяна Лиховидова, Анжела Худик и Ольга Залесская, которые очень достойно представили нашу страну.

Правильно ли я поступил не поехав в Киев? Думаю, что правильно. В то время казалось, что я не был готов к фестивалям такого уровня, на которых были бы представлены лучшие образцы авторской песни всего Советского Союза. А кто был я и что имел? Один сольный авторский концерт, афишу и несколько удачных песен. И все. Остальное – апломб, высокомерие и симптомы «звездной» болезни. Не рано ли?

…Шел девяносто первый год, год Козы по восточному календарю. «Аллея АП» потихонечку, незаметно и ненавязчиво разваливалась: кто-то уехал в Израиль или в США, кто-то вообще перестал посещать заседания творческого объединения. Об отдельных членах «Аллеи» можно было узнать, когда они где-то выступали с сольными концертами. Вот так однажды я совершенно случайно попал с Толей на сольный авторский концерт Михаила Володина, проходивший в кафе «Свитязянка», которое находится на пересечении улиц Сурганова и Кузьмы Черного.

Стоял ветреный осенний день, настолько ветреный, что после десяти минут пребывания на воздухе, руки теряли способность брать аккорды на гитаре. Это у меня осталось после перенесенного в раннем детстве полиомиелита. Моя мать рассказывала, что я был весь парализован – от шеи до ног. Но прошло какое-то время и постепенно почти все отошло, оставив свой след – руки остались слабыми, а ноги почти не отошли. По словам матери, я успел начать ходить, но внезапно подкравшаяся болезнь подкосила меня окончательно. Хотя какая там внезапно подкравшаяся болезнь? Ведь всем теперь известно, что в те далекие годы в нашей стране еще не было вакцины от полиомиелита, да и диагностировать эту болезнь наши медики толком еще не умели. Несмотря на все усилия и старания врачей, я все-таки выжил.

И вот теперь я стою на холодном ветру возле входа в кафе и с нетерпением жду девятнадцати часов – именно в это время начнут запускать посетителей или, иначе говоря, публику сегодняшнего вечера авторской песни. Ну да, ведь сегодня у нас среда, а по средам в соответствии с предварительной договоренностью с половины восьмого до половины десятого вечера выступают различные авторы и исполнители авторской песни.

Кафе небольшое – мест на двадцать, то есть на пять четырехместных столиков. В стоимость входного билета включена маленькая чашечка горячего черного кофе, который готовится в присутствии посетителя.

Миша опоздал всего лишь на пять минут. Он вошел, потирая руки, видимо, для того, чтобы их согреть, и тихо поздоровался, а затем сказал:

– Сейчас начнем, я только, если позволите, выпью кофе.

Михаил пару песен «разогревался», как сейчас выражаются, а потом все пошло гладко и складно. Чувствовалась рука мастера. Сказывался опыт, а он у Миши немалый, где-то с середины семидесятых годов. Тогда казалось, что Миша пел очень проникновенно и убедительно – будто в последний раз, что оказалось недалеким от истины. Впрочем, описывать то, как автор исполняет свои песни, дело не вполне благодарное, но во всяком случае в тот осенний вечер я, мягко говоря, обалдел, и все время хотелось аплодировать буквально после каждой песни. Впервые я увидел мастера в деле. И тем приятнее было потом, через десять лет, слушая грампластинку Михаила Володина «Песни бессонницы», вспоминать этот незабываемый вечер во всех его подробностях.       

ГЛАВА  ТРЕТЬЯ      

Телефон – одно из гениальнейших изобретений человека, но с течением времени люди стали совершенно по-разному к нему относиться: одни его обожают, другие, наоборот, терпеть не могут; третьи терпят его по необходимости и, наконец; четвертые просто не могут без него обходиться, хотя бы уже по одному тому, что телефон является для них единственным средством общения.

 Я лично отношу себя, скорее, к третьей категории, то есть к тем людям, которые терпят телефон по необходимости.. Принцип отношения к телефону вообще сохранился прежний – разговаривать очень коротко и по существу. Этот принцип действует и по сегодняшний день. Если, например, надо назначить встречу, то следует сообщить: где и когда. Становясь старше, я иногда немножечко отступал от своего принципа, но это происходило во время телефонного общения с дорогими людьми или, когда брали в тиски обстоятельства.

Анжела Худик относится к категории людей, которые не могут обходиться без телефона, и он действительно является единственным средством общения. Может быть, именно поэтому разговоры по телефону занимали у нее порой даже часы. И вот однажды, после долгих попыток я все-таки дозвонился до Анжелы. Это произошло в девяносто первом году весной в девять часов вечера.

– Алло! – послышалось на другом конце провода.

– Здравствуйте. Я Владимир Варшанин. Мы с Вами участвовали в девяностом году в одном конкурсе авторской песни. Сейчас готовится первый Всесоюзный фестиваль творчества инвалидов «Смотри на меня как на равного!» Не хотели бы Вы принять в нем участие? Я мог бы Вам саккомпанировать, – выпалил я свой монолог, словно боясь, что не успею всего сказать.

Несколько секунд на другом конце провода царило молчание. Затем Анжела тихо и вкрадчиво спросила:

– А, как Вы себе это представляете?

– Да пока никак не представляю, – спокойно ответил я.

Было во всем этом что-то авантюристическое, что-то такое ва-банковское. Я действительно не представлял себе, как все будет происходить. Ведь Анжела живет на другом конце города, а в процессе подготовки потребуются многочисленные репетиции, а значит и частые поездки, либо мои к ней, либо ее – ко мне. Впрочем, ее поездки отпадали сразу – не мог же я допустить, чтобы незрячий человек через весь город, а Минск, надо сказать, город немаленький, приезжал ко мне на репетиции. Мы нашли такой выход: я ездил к Анжеле, забирал ее часов на пять-шесть и затем привозил обратно домой.

Незадолго до упомянутого телефонного звонка, я встретился с главным режиссером фестиваля Валентиной Ивановной Заверюхой и расспросил: что за фестиваль? кто принимает участие? могут ли участвовать барды? и еще о многом-многом другом. Валентина Ивановна все разъяснила подробнейшим образом и предложила мне войти в состав оргкомитета фестиваля. Я согласился без долгих колебаний. Мне было поручено подготовить и провести на ВДНХ БССР день авторской песни, который был включен в программу мероприятий фестиваля. Не знаю, почему мне тогда поверили и доверили провести довольно ответственное мероприятие. День авторской песни был запланирован на пятнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто первого года. Таким образом, от дня моего звонка Анжеле до названного мероприятия оставалось пять месяцев, что, конечно же, много и катастрофически мало.

Анжела живет на улице Якубовского. Там же живут Ольга Патрий и Тамара Александрова – будущие потенциальные участники дня авторской песни от Белорусского товарищества инвалидов по зрению города Минска.

Тамара – автор музыки или, как говорят среди бардов, композитор. Она сама аккомпанирует себе на гитаре, хотя совершенно не видит. Ее предложила включить в программу Анжела, и я потом не пожалел об этом.

Ольга – полный автор имела в то время своего аккомпаниатора, гитариста Олега, по фамилии Петрович, который потом будет работать звукооператором на Белорусском радио, правда не очень долго, и запишет одну из моих первых авторских аудиокассет.

Оля сочиняла свои песни на фортепиано и под фортепиано же исполняла их. Не знаю почему, но в дальнейшем она в бардовских кругах очень долгое время «не котировалась». Может быть, оттого, что она не использовала гитару? Так или иначе, Оля «заявилась» на данный фестиваль с пятью песнями. Я по сей день не могу себе простить, как бюрократически к ней отнесся, когда Оля позвонила в штабной гостиничный номер и попросилась участвовать в программе. Во время фестиваля я жил в гостинице «Беларусь» в оплаченном из средств фестиваля отдельном двухместном номере. Домой ездить каждый день не хотелось. А что там делать? Ведь Зося уехала осматривать красоты Польши на несколько дней.

Итак, Ольга Патрий позвонила в штабной номер гостиницы «Беларусь».

– Вы поздно обратились, программа уже сформирована, – отбарабанил я голосом, до краев наполненным противными бюрократическими интонациями.

Оля говорила очень спокойно и убедительно. Она говорила о том, что из всякого правила всегда найдется исключение; что она имеет такое же право на участие, как и все остальные; что программа нисколько не пострадает, а может быть, даже приобретет.

Сначала я злился, потом успокоился, а к концу нашего разговора начал соглашаться. И сейчас, каждый раз, когда вспоминаю эту историю, мне становится стыдно…

Конечно, прослушивание состоялось. Оля просто покорила нас с Толей. Мы оба сидели буквально раскрыв рты. Звонкий, с необычным тембром, необычными интонациями Олин голос завораживал. Оригинальные тексты и красивые мелодии никого бы не оставили равнодушным. И подтверждением этому стали долго не смолкавшие пятнадцатого сентября девяносто первого года, аплодисменты на ВДНХ БССР.

Итак, я приехал в назначенный час на улицу Якубовского. Минут через пять в двери подъезда показалась знакомая фигура. О таких женщинах еще говорят, что у нее «широкая кость».

На первый взгляд Анжела производит впечатление мощной девушки и кажется, что если она «двинет», то мало не покажется. Но это впечатление обманчивое, так как на самом деле Анжела очень добрый и нежный человек, хотя к людским порокам и другим отрицательным качествам нетерпима. Она дама смелая и готова сразу же броситься в бой, совершенно не задумываясь о последствиях. Если я иногда предварительно анализировал: лезть в драку или нет, то Анжела всегда лезла. Если ей хамили, она тут же отвечала таким же хамством.

У Анжелы правильные черты лица и длинные вьющиеся волосы. Глаза ее, наверное, из-за их незрячести, часто казались мне злыми и колючими, чего не скажешь о глазах Оли Патрий, тоже невидящих.

В ту пору, то есть в тысяча девятьсот девяносто первом году, Анжеле было двадцать лет.

– Анжела, я прибыл! Стой там, где стоишь! – крикнул я и начал потихоньку «выковыриваться» из своего «Запорожца». Потом подошел к двери подъезда, взял Анжелу под руку, и мы осторожно пошли к автомобилю.

Ехать до улицы Ландера минут двадцать, а может и того меньше. За время поездки мы успели коснуться десятка тем, так как на каждую из них уходило по одной - две фразы. Это нормальное явление: во время первой встречи невольно «щупаешь» собеседника, пытаясь узнать его вкусы, привычки и пристрастия. За двадцать минут я узнал, что Анжела раньше сочиняла песни и даже немного играла на гитаре. Татьяна Лиховидова – один из ее любимых авторов. Родом Анжела из города Молодечно. Имеет професиональную запись на радио, благодаря Александру Михайловичу Чуланову – известному белорусскому журналисту, автору и ведущему популярной в свое время, телевизионной передачи «Ветер странствий». Александр Михайлович является также автором книги «В пути и на привале», в которой собраны песни и биографии известных бардов Советского Союза.

Мой дом состоял из двух кирпичных девятиэтажных корпусов. Первый из корпусов упирался в автомобильную дорогу, за которой сразу же параллельно проходила Минская кольцевая автомобильная дорога (МКАД – прямо, как в Москве). В этом корпусе размещался магазин «Обувь, одежда».

Мы с Зосей жили в другом корпусе, в том, который более уходил в глубь двора. Жили мы на шестом этаже. Эту квартиру я получил в результате обмена Москвы на Минск. Совершая обмен, старались предусмотреть все нюансы: чтобы продуктовый магазин был рядом; чтобы рядом была автобусная или троллейбусная остановка; чтобы поблизости было место для гаража. В итоге все эти условия были соблюдены, более того, продуктовых магазинов оказалось с течением времени аж три, да еще вдобавок рядом отделение связи, услугами которого я часто пользовался до девяносто пятого года: письма, бандероли, телеграммы, подписка на газеты и журналы. Дело в том, что моя жена очень любила газету «Аргументы и факты» и поэтому каждый год ее выписывала до тех пор, пока цена на подписку не выросла до космических высот.

Мы только не продумали этаж, все-таки, как потом выяснилось, шестой этаж – это очень высоко, да к тому же еще практически через день выходил из строя лифт. В остальном, не считая полупридурочного соседа, который все время что-то мастерил, громко извергая звуки пилы, топора и электродрели, да соседки алкоголички, выбор квартиры был сделан удачно.

Окна нашей квартиры хоть и выходили во двор, но вид был красивый, особенно, если выйти на лоджию и посмотреть вдаль. Вот далеко впереди виднеется Брестская железная дорога, а за ней микрорайон Юго-запад. Слева шумит, гудит днем и ночью кольцевая автодорога, а справа дома, дома и дома… Я часто выходил на лоджию и воображал, будто стою на палубе корабля, который никогда и никуда не поплывет. Хотелось даже написать песню по этому поводу. Но пока песня не написана, а тема остается. Может быть, еще когда-нибудь напишу.

– Ну, вот и приехали! – громко объявил я, завершив парковку.

Мы поднялись на лифте, который в тот день работал, на шестой этаж. Я позвонил в дверь своей квартиры.

– Открыто, – раздался звонкий голос Зоси.

Обычно мы на день, если кто-то из нас находился дома, не запирались. Эта привычка появилась у нас уже довольно давно, может быть, потому, что живя небогато, мы и не боялись никого впустить в дом. Поэтому и ходили к нам кто попало: бомжи, цыгане, мошенники, а чаще всего местные алкаши, чтобы одолжить на бутылку, а потом долг не вернуть. Правда, случаи с такими вечными кредиторами происходили крайне редко.

– Очень приятно, – отозвался я и мы вошли в квартиру.

Это была очень маленькая шестнадцатиметровая однокомнатная квартира. Возле окна как раз по центру комнаты стоял столик на колесиках, на котором красовались телевизор и под ним проигрыватель. На подоконнике стояли стерео колонки. Всю правую стену комнаты занимала стенка под названием «Ипуть» – приданное Зоси, как она сама говорила полушутя, полусерьезно, но я думаю, что женился бы на ней и без всякого приданного.

Я полюбил ее в восемьдесят втором году, когда приехал с первой женой Лилией в Евпаторию на отдых. Точнее говоря, я полюбил тогда не саму Зосю, а образ, который создал вместе с Зосей, а она ничего об этом не знала. В создании этого образа, конечно, не последнюю роль играла внешность Зоси. Когда я ее видел, меня будто пронзало электрическим током и что-то очень сильно сжималось там, где находилось сердце. Оказывается, сердце – это не только насос для перекачки крови. Так продолжалось несколько раз, и всегда во время наших встреч, были они случайными или специально запланированными. Я до сих пор, а прошло уже более двадцати лет, очень часто представляю светлый образ Зоси, когда она стоит среди двух своих санаторных подруг в клетчатой рубашке и в джинсах. И по сей день храним мы эту фотографию – Зося в окружении своих подруг. Вторая наша вторая встреча произошла там же, в Евпатории в восемьдесят четвертом году, когда мы лежали на своих пляжных подстилках рядом. Я что-то рассказывал ей о хитростях вождения автомобиля в условиях зимы и гололеда, в частности. Говорил еще о какой-то ерунде, но это было уже неважно, а важно было то, что завязался и наладился контакт, появился намек на духовную общность, возник искренний интерес друг к другу и едва наметились какие-то отношения…

В восемьдесят пятом году мы с Лилией развелись, уплатив каждый по пятьдесят процентов стоимости развода, точнее говоря государственной пошлины. Последние слова напутствия служащей ЗАГСа Первомайского района города Москвы прозвучали так:

– Очень жаль, что расходится такая пара.

Некоторое время я ощущал какую-то подавленность и обиду, где-то даже недопонимал, почему же это произошло?

Потом очень быстро пришел в себя, сознавая то, что жизнь все равно продолжается. Решил для себя, что жениться все равно необходимо, иначе пропадешь. Но для того, чтобы жениться, надо хотя бы немного любить! А еще необходимо быть уверенным в том, что человек, которого ты избрал (не выбрал – выбрать можно на какой-то срок, а избирают на всю жизнь), нигде и никогда тебя не подведет и не предаст. И вот в этот момент глубоких, может быть, даже философских размышлений, вспомнилась Зося!

Накануне наступающего восемьдесят пятого последние две недели декабря каждый вечер и в снег и в мороз я, как на дежурство, выезжал на почту, чтобы позвонить в Минск. Но, увы, все звонки были напрасны – никто не снимал трубку. Я начал придумывать самые невероятные версии: поехали всей семьей в гости к родственникам в другой город, поменяли место жительства и тому подобное. Мне и в голову не приходило, что в квартире семьи Петровых просто-напросто изменился номер телефона. Наконец, выяснив нужный номер и будучи в гостях у своего одноклассника, я набрал заветные магические десять цифр…

Сначала наш с Зосей разговор не заладился. Потом для его поддержания я стал задавать дежурные вопросы: как дела? как жизнь? как работа?

Если бы я звонил из дому, то, конечно бы, постепенно развернулся, но это был чужой дом, чужой телефон, а значит, я был ограничен в своих возможностях, тем более, что мой одноклассник и его жена, сами, может быть, того не желая, невольно слышали разговор. Неужели тогда нельзя было уйти на кухню или в другую комнату? Как порой много возникает вопросов задним числом…

Мы с Зосей договорились о том, что я приеду в Минск на Старый Новый год, то есть тринадцатого января.

Скорый поезд прибыл на станцию Минск пассажирский в семь часов утра. На перроне стоял Толя со своим давним товарищем  Борисом..

– Здравствуйте, ребята, – сказал я, спускаясь с подножки вагона на заснеженный перрон.

– Привет, – невозмутимо ответил Анатолий Александрович, а потом вдруг спросил: – Что это ты надумал приехать в такую погоду?

– Да, так… Надо кое с кем повидаться, – ответил я невнятно.

– В Масюковщину! – скомандовал Борис.

Оказывается, Боря имел к моему приезду в Минск самое прямое отношение. За сутки до приезда Борина жена Нэлли звонила Зосе домой и в течение сорока минут убеждала ее в том, какой я хороший и положительный. Таким образом выходило, что Нэлли и Боря, без нашего с Зосей на то ведома, и, может быть, сами того не желая, стали нашими сватами. Сначала и в течение многих лет я злился на них (про себя, конечно, то есть в душе), но потом как-то смирился с этим фактом и понемногу успокоился и теперь нормально с этим живу. А может быть, так было угодно Богу?

Ехали недолго – минут десять-пятнадцать. Наконец, рыжая «пятерка» остановилась. На первом этаже двухэтажного дома из серого кирпича постройки пятидесятых годов светились два окна. В одном из окон приподнялась занавеска, мгновенно мелькнул и тут же исчез профиль Зоси. Мы открыли дверь квартиры номер семь и сразу же раздался собачий лай. Это лаял белый пушистый кобель по имени Прохор пяти лет отроду.

– Не укусит? – спросил я, не скрывая своего опасения.

– Да, нет, не бойся, – ответила Зося.

Нас пригласила пройти в одну из комнат, самую большую, Зосина подруга Лариса. Они дружили давным-давно, еще с детских лет, еще будучи в санатории Министерства обороны СССР, который находится в Евпатории. Там же в Евпатории Лариса встретила своего будущего мужа Колю, и в середине восьмидесятых годов она переехала из своего родного города Горького (теперешнего Нижнего Новгорода) в Минск. С тех пор у Зоси не было, да, пожалуй, и нет по сегодняшний день подруги ближе и роднее. Зося так и обращалась к Ларисе:

– Киса, родной, приглашай ребят к столу.

Стол ломился (по тем временам) от яств. На нем были говядина, запеченная с сыром, луком и майонезом (это блюдо еще называют «мясо по-французски»), море соленых и маринованных грибов, маринованные огурцы и помидоры, ветчина, селедка «под шубой» и еще множество различных салатов и прочих закусок.

Я действовал по своей отработанной схеме: последовательно выпил три пятидесятиграммовые рюмки водки, хорошо и сытно закусил; взял в руки свою гитару, с которой я приехал из Москвы, несмотря ни на что, и начал исполнять, впервые в городе Минске, свой концертно-гастрольный блок. Обычно на его исполнение у меня уходит минут двадцать-двадцать пять. В это время я, как правило, вообще не прикасаюсь к пище и пою почти не останавливаясь и без объявлений, плавно и незаметно переходя из одной песни в другую. Именно в это время наступает то благодатное состояние, когда и голос звонкий и громкий, и сложные аккорды берутся и исполняются легко, непринужденно и беспрепятственно. Далее следует продолжение банкета и выполнение заявок от слушателей. А уж потом я способен был выпить хоть ведро различных спиртных напитков. Я выполнял заявки нашей компании очень охотно. Вот попросили спеть песню Александра Дольского, которая начинается строчкой «Дожди забренчали сонаты по клавишам мокнущих дней…», затем – «Колокольчик» Александра Суханова, а потом – несколько песен Булата Окуджавы. В тот день мне необходимо было произвести на Зосю приятное и выгодное впечатление и, кажется, мне это удалось.

Прошло два или три часа, и вся компания незаметно растворилась. Лариса ушла домой. Толя поехал на работу. В то время он был главным бухгалтером типографии Белорусского государственного университета и частенько ездил на работу по субботам. Боря неожиданно потерялся в дебрях кухни. Мы с Зосей остались один на один в полной тишине.

Вообще-то она по паспорту Зоя Николаевна, но все в том же санатории с детства ее прозвали – Зося. Почему? Я так до конца и не выяснил. Однако по одной из версий это произошло благодаря писателю Владимиру Богомолову, который написал рассказ «Зося». В этом рассказе действие происходит во время второй мировой войны на территории оккупированной Польши, а имя главной героини Зося.

Я подготовил свое признание в любви еще в Москве. Оно представляло собой длинное, на четырех тетрадных страницах, стихотворное произведение, вложенное в конверт.

– После вечеринки, – думал я, – незаметно передам его Зосе и уеду. А потом позвоню и узнаю, что она обо всем этом думает.

Но, все вышло совершенно иначе…

Не успел я подойти к туалету, как навстречу мне из кухни вышел Боря и с нескрываемым любопытством и нетерпением заговорщицки спросил:

– Ну…, как дела?

– Пока никак, – ответил я и кратко изложил свой план.

– Нет, Володенька, так дело не пойдет. Если ты не объяснишься сегодня, ты не сделаешь этого никогда, – резонно заключил Боря.

– А, ведь он, пожалуй, прав, – подумал я, – сегодня или никогда!..

Когда я снова вернулся в комнату, где стоял журнальный столик с потревоженной на нем снедью, комната показалась в два раза большей. Зося по-прежнему молча сидела в кресле и о чем-то, наверное, сосредоточенно думала. Чтобы хоть как-то скрыть свое волнение, я начал медленно переводить свой взгляд с одного предмета мебели на другой. Вот слева стенка «Ипуть», вплотную к ней стоит стол, на котором разместился стереофонический проигрыватель «Вега-109», потом взору открывается окно, далее черно-белый телевизор «Горизонт», и завершает панораму комнаты диван-кровать. И вот так можно делать зрительно круги по панораме комнаты до бесконечности. Но больше тянуть время нельзя. Это уже будет даже неприлично. Набрать побольше воздуха в легкие и негромко начать… Итак, я начинаю:

– Знаешь, Зося… – не спеша набираю обороты после довольно продолжительной паузы, – ты уже давно мне нравишься, и я хотел бы связать с тобою всю дальнейшую оставшуюся жизнь. Ты знаешь, что в одном браке я уже был и прожил с Лилией девять лет. Но там я ничего уже не должен и возвращаться туда не собираюсь.

– Я согласна связать с тобой оставшуюся жизнь, – тихо произнесла Зося после моего монолога, а потом продолжила:

– Я рада, что ты приехал именно ко мне. Я догадывалась о цели твоего визита…

Наши губы слились в поцелуе…

– А вот здесь написано все то, о чем я собирался тебе сказать, – промолвил я, протягивая конверт с признанием.

страницы >>> 01  02  03  04  05  06  07  08  09  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20