Когда этим
летом у меня на руках оказалась путёвка на базу отдыха моего предприятия, я
спросила у коллег, в каком корпусе из трёх лучше жить. Кто-то рассмеялся и
сказал: "Всё равно, лишь бы не попасть в одну комнату с маленькими
детьми".
Я постучала, детский голос за дверью с любопытством спросил: "Кто
там?". Я сказала:
— Свои!
Дверь открыл мальчишка. Бросалось в глаза, что выше шеи у него всё большое:
большие уши, большой рот, глаза — две крупные серо-водяные рыбки, — а ниже
шеи всё маленькое: ручки и ножки тоненькие и гибкие, как шнурки; тело белое,
хрупкое, а под кожей все косточки наперечёт. Трусы тридцать шестого размера,
очевидно, большие на него.
— Здравствуй. Ты кто?
— Я Славик. — Явно перекривляя меня. — А ты кто?
— Я тётя Таня.
Я разговариваю дружелюбно, но строго, давая понять, кто здесь старший.
— Где твоя мама?
— Сейчас придёт.
— Как её зовут?
— Мама Марина.
— Сколько тебе лет? Пять?
Он задумывается, показывает мне два пальца на одной руке и три на
другой.
— Вот сколько мне!
— Ясно. Какая кровать моя?
— А для тебя нет кровати.
Конечно, пока я не приехала, этот фрукт спал на моей кровати. Он хитро
наблюдает за мной. Губы его разъезжаются от уха до уха, а глаза превращаются
в щёлочки. Моё первое впечатление от него скорее неприятное. Он кривляется, кокетничает со мной, ресницы трепещут
поминутно.
— Ты так и будешь в трусах?
— А что?
Его шортики валяются на полу, рубашка лежит на столе рядом с огрызком,
сандалии — на стуле вверх подошвами.
— Я же дама.
Он понимающе хихикает, садится и начинает натягивать шорты задом наперёд.
Чудо ушастое.
О маме Марине не могу сказать ничего, кроме "обыкновенная". Она
работает в цехе на конвейере и на море хочет отдохнуть. Но
у её чада свои представления об отдыхе.
— Мама, идём на качели. Мама, идём... Ма-а...
— Отстань.
У мамы детектив. Славик бродит по нашей маленькой комнатке бледный от скуки.
Он уже три дня на море, но почти не загорел — загар не пристаёт к нему.
— Ма-а, я хочу рисовать… Ма-а, я хочу на качели... Ма-а… я хочу кататься.
Ма-а, идём…
Мне надоедает его нытьё, я даю ему руку.
— Идём.
— Слушайся тётю Таню! — кричит вслед мама.
Рядом со Славиком я чувствую себя немощным и дряхлым паразитом Земли. На
качелях мы были, с горки катались, залежи кирпичей у недостроенного корпуса
облазили. Мои длинные волосы насквозь мокрые.
— Тётя Таня, смотри, как я могу!
Когда же он себе шею свернёт — в этот раз или в
следующий?
— Если бы твою энергию могла использовать электростанция, цены тебе не
было бы.
За обедом
мне впервые предоставляется возможность наблюдать с близкого расстояния
истерику в острой форме. Истерика у мамы Марины: Славик не желает
есть кашу, а желает конфеты, выданные детям на десерт. Чётвёртый человек за
нашим столиком – начальник службы безопасности – не выдержал и сбежал, бросив
обед на произвол судьбы. У меня нервы крепче, и я продолжаю
есть, хотя глотается с каждым разом всё труднее.
— Изверг, не ребёнок! — вопит мама Марина,
разве что не дёргается в конвульсиях.— Я тебе дам конфеты! Я тебе такие дам
конфеты! Ешь, иначе я из тебя душу выбью, кишкомот!
Славик со слезами на глазах начинает, наконец, запихивать в рот кашу (всю
сразу), при этом его тонкие щёки раздуваются, как пузыри. Мама Марина
постепенно возвращается в нормальное состояние и к концу обеда оправляется
настолько, что начинает кокетничать с сыном.
— А маме конфетку?
Славик,
поглядывая на неё исподлобья, не торопится делиться своим добром. Реакция
следует незамедлительно:
— Ты — жадина. Ты — жлоб. Тётя Таня смотрит на
тебя и думает: "Славик — жлоб".
Когда мама Марина уходит за чайником, Славик вытягивает из кармана конфету и
молча кладёт на стол передо мной.
Акценты расставлены.
Утром меня будит едкое шипение:
— Зараза противная. Дома не добудишься, а здесь лезешь чуть свет...
Славик
ложится спать в девять вечера и просыпается не позже шести утра. Прекрасный
режим для города, но не для курорта.
Славик слезает со своей постели и подходит к моей кровати, я слышу его
сопение. Трогать меня он пока не решается. Я подпускаю его поближе и начинаю
щекотать. Он пищит от удовольствия. Тело у него такое лёгкое, тщедушное, что,
кажется, можно скрутить его, как бельё. Мы тихонько собираемся и уходим на
пляж. На территории базы ни души: все нормальные люди видят сны.
К морю ведёт длинный-предлинный мост через лиман. Я перегибаюсь через перила,
вглядываюсь в муть воды.
— Как ты думаешь, здесь водится рыба?
Славка комично кивает.
— И осьминоги.
— Ты их видел?
— Видел.
— И какие они из себя?
Руки-шнурки мечутся в стороны.
— Вот такие!
— С хоботами! — догадываюсь я.
— Угу.
Я останавливаюсь на полпути.
— Если так, я не пойду. Я боюсь. — Мне хочется поймать его на вранье.
Славик с достоинством делает снисходительный жест.
— Я их словлю. Я их ловил. Я их всех поймал.
— Сетью?
— Сетью.
— А может, руками?
— И руками.
— Сколько же штук ты поймал?
— Пятьсот!
— А не двести?
— И двести!
— Так пятьсот или двести?
Он смотрит на меня как на дитё неразумное. Что ты с глупостями пристаёшь,
тётя: пятьсот ли, двести. Сказано: поймал.
За завтраком мой новый друг уминает картошку за обе щёки. Мама Марина
поглядывает на меня, как преданная овчарка, и отдаёт мне своё печенье.
Я замечаю, что Славик начинает подражать моим жестам, копирует выражение
лица, как эхо, повторяет фразы. Кто знал, что они привязываются так быстро?
Ближайшим утром он уже без стеснения влезает на мою кровать. Я не люблю,
когда трогают мои волосы, и просыпаюсь оттого, что их, довольно неумело
дёргая, заплетают в косу. Я вчера набегалась, как щенок, мне ужасно не
хочется просыпаться, и я чувствую раздражение.
— Славик, я спать хочу.
— А я не хочу.
— У тебя есть совесть?
— Нету.
— Оставь в покое мои волосы, — я отбираю у него косу, — и слезь с моей
кровати.
— Не слезу.
Он болтает ногами, держась крепко за одеяло (чтоб не спихнули), и
наблюдает за мной с таким ехидным выражением, что невероятно хочется дать ему
подзатыльник.
Это делает за меня мама Марина.
— Оставь в покое тётю Таню!
Славик немедленно начинает реветь, как паровозный гудок, и получает ещё
одну затрещину.
— Не бейте его, — не выдерживаю я.
— А если не понимает по-хорошему?
Настроение у
всех испорчено.
На пляже мама Марина дремлет над журналом, а мы со Славиком меряем шагами
побережье, подбирая по дороге всю дрянь от ракушек
до упаковок от сигарет. Я читаю Славику наизусть "Сказку о царе
Салтане", сколько помню, и на него находит лирическое настроение.
— Я тоже сказку написал.
— ?
— Да. О рыбаке и рыбке. Слышала?
— И о золотом петушке ты написал?
— Угу.
Он мне начинает кого-то напоминать, кого-то, жившего ещё до его и даже
до моего рождения. Ну конечно: вылитый Хлестаков в детстве.
В этот же день у Славика заводится приятель-одногодка.
У меня наконец появляется возможность лечь и
почитать роман, одолженный соседкой Леной. Книга, однако, оказывается
малоинтересной: в ней нет детей; я сажусь и слушаю, как Славик заливает
новому знакомому о папе-лётчике, который якобы обещал ему настоящий парашют
ко дню рождения. В какой-то момент Славик заврался, и друг спрашивает его с подозрением:
— А почему твой папа с тобой на море не поехал?
— А твой поехал?
— Мой — вон, — с гордостью показывает пальцем Славкин собеседник.
— Зато у меня две мамы, — парирует Славик.
— Как это?
— А вот. — Славик с гордостью демонстрирует меня и маму Марину.
— Влад, — говорю я, поманив болтунишку, строго, — а ну перестань
сочинять. Разве я твоя мама?
— Мама!
— А мама Марина?
— А ты моя запасная мама!
Вечером, возвращаясь из душа в комнату, я вижу чужую книгу, щедро залитую
чаем. Славика нигде нет, но и без его участия последовательность событий
восстановить не трудно: вместо того чтобы пить чай, Славка баловался за
столом, переливал чай в блюдечко, а блюдечко ставил на макушку и пытался его
там удержать — или что-нибудь в этом же роде.
Славик объявляется скоро, и вид у него ничуть не виноватый.
— Это не я, — спешит обелиться он под моим укоряющим взглядом.
— А кто?
— Не знаю.
Он несколько раз в недоумении пожимает плечами. На его футболке свежие
коричневые пятна. Я чувствую, меня утомила роль бесплатной гувернантки.
Славик пытается гулять мимо меня с бесшабашным видом, но понимает, что в
немилости. "Ещё один такой фокус, — думаю я, — и я прошу переселить меня
в другую комнату. Никаких славиков и буду спать до десяти
утра".
Славик притих, без меня ему скучно. Сидит, нахохлившись. Я наказываю его
молчанием. Я хочу, чтобы он признал свою вину и извинился. Мама Марина с
первого взгляда замечает, что между нами не всё ладно, но мы оба молчим, и о
причинах размолвки ей остаётся только догадываться.
Я подбираю на книжном лотке замену испоганенному роману и отдаю книгу с
извинениями. Выйдя в коридор, я слышу дикий визг из нашей комнаты и кидаюсь к
двери чуть ли не бегом. Мне не надо ничего говорить, моего появления
достаточно, чтобы экзекуция прекратилась.
— Сдам тебя в интернат! — ставит последнюю точку мама Марина, швыряя
пояс от халата и хлопая дверью.
Славик стоит между двумя кроватями; его колени и локти дрожат, всё тело
трясётся, глаза набухшие, не видящие меня. На покрывале валяется злополучная
книга.
Я протягиваю руку, чтобы утешить его, но он обиженно шарахается.
Я понимаю
почему, и мне стыдно. Стыдно, что я принадлежу к клану взрослых. Следуя
кодексу о наказаниях мамы Марины, меня за то, что я уронила в раковину
золотое кольцо, подаренное родителями на восемнадцатилетие, следовало
вздёрнуть на ели. Не ко времени мне вспоминается анекдот, очень короткий. К
юристу пришёл маленький мальчик: «Я хочу развестись с папой и мамой...»
Проходит минуты три, мама Марина возвращается с красными глазами. Мама и сын
кидаются друг к другу в объятия. Славик начинает рыдать и, обвившись вокруг
маминой шеи, повторяет: "Мамочка, я тебя люблю". Я чувствую, что я
лишняя.
Я выхожу на свежий воздух. Я смотрю в сторону моря. Я думаю, почему устроено
так, что вас не поставят к станку, не посадят за руль автомобиля, не дадут
чертёжный инструмент без специальной подготовки, а родить ребёнка может
каждый и делать с ним, что ему вздумается.
Утром меня
никто не будит. Я просыпаюсь сама на рассвете. Славка сидит на стуле у моей кровати
с полотенцем, запасными трусами и терпеливо ждёт моего пробуждения. Мы
перемигиваемся, он улыбается. Не могу назвать его улыбку очаровательной, она
смешная и нескладная, как у лягушонка из мультфильма…. Но очень-очень-очень
славная.
23.07. 2003г. |