Я стоял перед прилавком охотничьего отдела столичного ГУМа. Многомиллионная Москва за стенами магазина бурлила потоками машин и людей. С высоты птичьего полета она была похожа на встревоженный муравейник. Но не было в этом людском муравейнике счастливее человека, чем я.

     Я судорожно сжимал в кармане курточки во взмокшей руке тридцать рублей – полторы моих стипендий, собранных по рублю.

   Перед глазами стояли ряды охотничьих ружей: одностволки, двустволки, карабины. На витрине порох, капсюли, гильзы – сказочное богатство в глазах пятнадцатилетнего пацана.

     Я любовался одностволкой за восемнадцать рублей, подбирал принадлежности, подсчитывал в уме, хватит ли на порох, дробь, гильзы. Сто раз пересчитывал, но не мог отважиться попросить продавщицу дать мне все это. В горле першило. Казалось, там застрял какой-то сухой ком. Язык одеревенел.

     - Мальчик, ты что-нибудь покупаешь? Уже час топчешься. Если нет, проходи, не мешай работать. – сказала продавщица, обращаясь неожиданно ко мне.

     - Дайте мне ту одностволку за восемнадцать рублей. А еще пачку дымного пороха, дроби, гильз, капсюлей. – еле ворочая сухим языком, охрипшим голосом сказал я.

     - Во, дает. Может и билет у тебя есть? – удивилась продавщица.

     Я молча, с гордостью протянул ей новенький охотничий билет.

     - Ну, дела! Пятнадцать лет и уже билет. – воскликнула она, внимательно проверяя все подписи и печати.

     - Я будущий охотовед, потому и дали. – пояснил я.

     Она посмотрела на меня еще раз и подала ружье. В ее взгляде я почувствовал интерес и уважение.

     С трепетом, словно до волшебной вещи, дотронулся я до ружья. Потом долго проверял на прикладистость, уравновешенность, заглядывал в ствол.

     - Беру. – сказал я и будто гора с плеч свалилась.

     Наконец, я вышел на улицу, нагруженный до предела кульками, свертками, коробкой с ружьем. Денег хватило тютелька в тютельку.